Другая Болейн - Страница 101

101

— Лучше уж мне оставаться незамужней. — Опять точка не поставлена.

— Да уж, лучше, — странным тоном отозвался он и низко поклонился, собираясь уходить. — Прощайте пока, леди Кэри. Уверен, ваш малыш всегда будет вашим, в длинных штанах или в коротеньких. Я любил свою мать до ее последнего вздоха, Господь упокой ее душу, и всегда оставался ее малышом — даже когда вырос совсем большой и слушаться перестал.

Не стоило беспокоиться из-за кудрей маленького Генриха. Теперь, после стрижки, проступила красивая форма головы, нежная, трогательная шейка. Конечно, он уже не младенец, но какой же из него получился хорошенький и веселый мальчишка. Приятно потрепать его по затылку, почувствовать тепло родного тельца. Во взрослой одежде он кажется настоящим принцем, и я волей-неволей снова стала подумывать, вдруг в один прекрасный день он сядет на английский трон. А почему бы и нет? Его отец король, он усыновлен той, что — и впрямь может случиться — станет королевой Англии. Но важнее всего — из него получился самый что ни на есть золотой мальчик, истинный принц. Стоит как папаша — ноги расставил, руки в боки, словно весь мир принадлежит ему одному. Превосходный характер, послушен, как ни один другой сыночек. Только позовешь — несется на материнский голос покорно, словно сокол на свист выжлятника. В это лето он был настоящий золотой мальчик, что горевать о малыше, его уже нет, перед тобой мальчишка, и в нем уже видны черты молодого мужчины, которым ему предстоит стать.

Теперь мне захотелось еще одного малыша. Генрих повзрослел, у меня уже нет моего маленького. Я принялась мечтать о следующем сыне, том, что не станет пешкой в придворной игре, в сражении за трон, будет желанен сам по себе. Хорошо бы родить сына любимому мужчине, который жаждет воспитывать его вместе с тобой. Я не переставала об этом думать и в результате вернулась ко двору хмурой и мрачной.

Уильям Стаффорд прискакал за мной с отрядом — проводить в Ричмондский дворец. Мы решили пуститься в путь на рассвете, чтобы дать лошадям отдохнуть среди дня. Я поцеловала на прощание детей и прошла на конюшню, Стаффорд легко поднял меня в седло. Я ничего не могла поделать со слезами — горько было оставлять детей. Слезинка, к моему величайшему смущению, упала ему прямо на щеку. Он смахнул ее пальцем, но вместо того, чтобы вытереть руку о штанину, поднес палец к губам и слизнул соленую жидкость.

— Как вы смеете?

— Нечего ронять на меня слезы. — Тон страшно виноватый.

— Нечего их слизывать, — выпалила я в ответ.

Он ничего не сказал, но и не отошел, постоял рядом минуту-другую, потом громко крикнул: „По коням!“ — отвернулся, вскочил в седло. Маленькая кавалькада поскакала, я замахала детишкам, оба, и мальчик, и девочка, забрались на скамью под окном в детской и махали мне крошечными ручонками.

Гулкий стук копыт по полому деревянному покрытию подъемного моста, длинная, прямая дорога через парк. Уильям Стаффорд скачет прямо рядом со мной.

— Не плачьте, — внезапно просит он.

Я отвожу взгляд, пусть уж лучше убирается туда, к своему отряду.

— А я и не плачу.

— Плачете. Я не могу всю дорогу до Лондона сопровождать рыдающую женщину.

— Да не рыдаю я вовсе, — бросила раздраженно, — хотя только что рассталась с детьми и знаю — мне их не увидеть целый год. Целый долгий год! Есть у меня право погрустить?

— Нет, — убежденно возразил он, — и я могу объяснить почему. Вы мне весьма убедительно доказали — женщине надлежит делать то, что ей семья приказывает. Вам семья приказала жить вдали от детей, позволила сестре усыновить вашего ребенка. Лучше уж бороться с ними за своих детей, чем вот так рыдать. Но если решили быть истинной Болейн и Говард, ищите счастье в покорности.

— Я желаю побыть одной, — холодно бросила я.

Он немедленно пришпорил коня, приказал передовому отряду перестроиться и следовать за мной. Теперь все позади меня, и я в одиночестве и молчании скачу так до самого Лондона — жаловаться не на что, я сама приказала.

Осень 1530

Двор собрался в Ричмонде, Анна сияет улыбками после лета, проведенного вместе с королем вдали от города. Они каждый день охотились, он преподносил ей подарок за подарком, то новое седло для охотничьей лошади, то новенькие лук со стрелами. Даже приказал седельщику сделать ему двойное седло, чтобы ей удобно было сидеть позади, обхватив его за талию, голова на плече возлюбленного, шепчешь на ухо нежности, пока скачешь на охоту. Куда бы они ни приезжали, все уверяли — страна в полном восторге от этой парочки и ее планов. Каждый придворный так и норовил разразиться приветственной речью, верноподданнической поэмой, устроить для них костюмированный бал или живые картины. В каждом доме их ждали розовые лепестки и благоухающие травы под ногами. Снова и снова льстецы повторяли, что Генрих и Анна, как никто, подходят друг другу и их ждет прекрасное будущее. Казалось, все идет по плану и подвохов ждать неоткуда.

Мой отец вернулся домой из Франции и только молча кивал, чтобы не потревожить идиллию. Как-то раз он бросил, обращаясь к дядюшке: „Счастливы они вместе, и хорошо, нам остается Бога за это благодарить“. Мы сидели на террасе и наблюдали, как Анна упражняется в стрельбе из лука. Она прекрасно стреляла, похоже было — приз достанется ей. Только одна дама, леди Елизавета Феррерс, не уступала сестре.

— Ничего не скажешь, приятный момент, — кисло ответил дядюшка. — А то у вашей дочери характер как у бешеной кошки.

— Вся в мамашу, — весело хихикнул отец. — У Говардов все девчонки — хорошенькие штучки. У вас, наверно, тоже немало было в детстве потасовок с сестрицей.

101