Она все еще может заставить его слушать, может его рассмешить. Все еще скачет во главе двора словно девочка, решившая прокатиться в солнечный денек. Никто не знает, чего ей это стоит — мчаться без устали, бросать королю остроты, махать поселянам, собирающимся по обеим сторонам дороги — из любопытства, не от любви. Никому и в голову не приходит, как тяжело ей это дается.
Уильям и я машем, покуда они не скрываются вдали, потом возвращаемся во дворец забрать дочку и кормилицу. Десятки тележек и повозок с королевским добром выезжают на дорогу. Теперь наш черед, на юг, в Кент, в Гевер, к нашему лету с детьми.
Как же я ждала этой минуты, сколько о ней молилась весь год! Благодарение Богу, до Кента сплетни не доходят, так что дети не знают обо всех наших семейных передрягах. Мне разрешили послать им письмо, где сообщалось, что я вышла замуж за Уильяма и ожидаю ребенка. Им сообщили, что родилась девочка, что у них теперь есть сестричка. Оба горят нетерпением увидеть меня и маленькую сестричку, а мне не терпится обнять их.
Я вижу — они на мосту, ждут нашего появления. Мы уже в парке, Екатерина толкает Генриха, оба несутся нам навстречу, девочка высоко задирает юбку, чтобы не мешала бежать, длинноногий мальчик легко ее обгоняет. Я спрыгиваю с лошади, ловлю обоих в свои объятья. Они прижимаются ко мне. Обнимают крепко-крепко, не оторвешь.
Как же оба выросли! До чего же быстро они растут в мое отсутствие. Генрих мне уже по плечо, наверно, будет высоким, крепко сложенным, как папаша. Екатерина, еще год-другой — и девица, высокая, как брат, привлекательная. Болейновские карие глаза и лукавая улыбка. Отстранила дочку от себя. Поставила рядом — получше рассмотреть. Фигурка уже принимает женственные очертания, в глазах — ожидание взрослой жизни, надежда, доверие.
— Екатерина, становишься новой болейновской красавицей, — говорю я, и девочка, густо покраснев, снова прячется у меня в объятьях.
Уильям спешивается, обнимает Генриха, замирает почтительно перед Екатериной.
— Похоже, тебе уже пора целовать ручки.
Она смеется, крепко его обнимает:
— Я так рада, что вы поженились. Как прикажешь тебя теперь величать — отец?
— Да. — Голос твердый, словно дело давно решенное. — Зови отцом, а иногда можешь сэром.
Она только хихикает:
— А где девочка?
Я подошла к кормилице, ехавшей на муле, взяла у нее из рук младенца:
— Вот она. Твоя сестричка.
Екатерина берет ее на руки и тут же принимается ворковать над малышкой. Генрих склоняется над ними, откидывает покрывальце, смотрит на крохотное личико:
— Какая маленькая!
— Она быстро вырастет. Родилась и того меньше.
— А она часто плачет?
— Не слишком, — улыбаюсь я. — Не то что ты. Ты был настоящим плаксой.
— Правда? — До чего же хороша открытая мальчишеская улыбка.
— Чистая правда.
— Он и сейчас плакса! — Чего еще ждать от старшей сестры?
— Вовсе нет, — возражает мальчик. — Матушка и… отец, что же вы стоите? Обед уже почти готов. Мы не знали точно, когда вы приедете.
Уильям обнимает паренька за плечи, идет к дому.
— Давай расскажи про учебу. Говорят, тебя учат монахи-цистерцианцы? Занимаешься греческим или только латынью?
— Можно я ее понесу? — спрашивает Екатерина.
— Хоть весь день с ней играй, — разрешаю я. — Няне нужно чуть-чуть отдохнуть.
— А она скоро проснется? — Екатерина глаз не сводит с малютки.
— Скоро. Тогда увидишь ее глазки. Красивые, темно-синие. Может, она даже соизволит тебе улыбнуться.
Осенью я получила от Анны только одно письмо:
...Дорогая сестрица! Мы охотимся, особенно в почете соколиная охота, и добыча неплохая. Король много времени проводит в седле и даже купил по дешевке нового жеребца. Получили немало удовольствия, остановившись у Сеймуров в Вулфхолле. Джейн разыгрывала гостеприимную хозяйку, вежливая, сил нет, так бы и убила. Прогуливалась с королем по саду, показывала лекарственные растения — бедных лечить, хвасталась вышивками и ручными голубями. У них даже рыба в пруду приплывает кормиться из рук. Джейн день-деньской сидит на кухне, следит, как отцу готовят обед, думает — все, что женщине надо, так это быть служанкой при мужчине. Само очарование — мочи нет. Король вокруг нее увивается словно мальчишка-школьник. Можешь себе представить, меня этим не купишь, но я продолжаю улыбаться, я-то знаю — козырный туз у меня, не в рукаве, в животе.
Благодарение Богу, на этот раз все благополучно. Пишу тебе из Винчестера, а потом мы едем в Виндзор, приезжай к нам туда.
Ты мне там будешь нужна. Следующей весной родится ребенок, и все будет в порядке. Не говори никому — даже Уильяму. Надо хранить молчание как можно дольше, кабы опять чего не случилось. Только Георг знает, и теперь ты. Я ничего не скажу королю, буду ждать третьего месяца. На этот раз, похоже, младенец растет крепкий. Молись за меня.
Я нащупала в кармане четки, от всего сердца шепчу молитву — пусть на этот раз ей удастся доносить и пусть это будет мальчик. Еще одного выкидыша нам не пережить, кто-нибудь да обнаружит тайну, уничтожит нашу удачу. А то и сама Анна ненароком оступится, не сможет удержаться на тернистом пути непоколебимого честолюбия, доходящей до сумасшествия погони за успехом.
Я смотрела, как служанка укладывает мои наряды — пора возвращаться в Виндзор. В дверь тихо постучали, вошла Екатерина.
Я приветствовала дочь улыбкой, она села рядом, смотрит на застежки туфель, явно хочет что-то сказать.