— Я ничего не чувствую.
— Схожу за врачом, — предлагает Георг.
— Никому ничего не говори, — предостерегает мать.
— Что толку, — вырывается у меня. — Все же видели, сам король видел.
— Может быть, обойдется. Анна, ляг.
Анна, белая как полотно, медленно идет к кровати.
— Я ничего не чувствую, — повторяет она.
— Тогда, может, ничего и не случилось. Просто маленькое пятно.
Мать велит горничным снять с Анны туфли и чулки. Ее поворачивают на бок, расшнуровывают корсаж, снимают роскошное белое платье с огромным алым пятном. Нижняя юбка намокла от крови. Я встречаюсь взглядом с матерью.
— Может, ничего и не случилось, — повторяет она неуверенно.
Подхожу к постели, беру Анну за руку. Пока она не будет лежать на смертном одре, мать до нее и пальцем не дотронется.
— Не бойся, — шепчу я.
— Теперь ничего не скроешь, — шепчет она в ответ. — Все видели.
Мы сделали все, что могли. Тепло к ногам, укрепляющее питье, еще одно укрепляющее питье, припарки, освященное одеяло, пиявки, еще тепло к ногам. Никакого толку. В полночь начались роды, настоящие мучительные роды. Она вцепилась в простыню, привязанную к столбикам кровати, стонала от боли, а ребенок рвался наружу. Около двух она резко вскрикнула, и ребенок вышел. Никто не смог бы его удержать. Принявшая его повитуха вскрикнула.
— Что там? — Анна, красная от напряжения, едва дышит, пот стекает по шее.
— Это чудовище, настоящее чудовище.
Анна в страхе выдохнула, я в суеверном ужасе отскочила от кровати. В окровавленных руках повитуха держит уродливого младенца с выпирающим, лишенным кожи позвоночником, с огромной головой, вдвое большей, чем тощее тельце.
С хриплым криком Анна отшатнулась от ребенка. Как испуганная кошка ринулась в изголовье кровати, оставляя кровавый след на простынях и подушках, прижалась к столбикам, протянула руки, отталкивая от себя страшную картину.
— Закрой его! — закричала я. — Убери немедленно!
Повитуха мрачно взглянула на Анну:
— Как вы ухитрились заполучить такое чудовище?
— Я не виновата! Я ничего не делала!
— Это не человеческое дитя, это дьявольское отродье.
— Я не виновата!
„Что за чепуха“, — хотела я сказать, но горло сжалось от страха.
— Прикрой же его наконец! — Я совсем потеряла голову. Моя мать отвернулась от кровати, быстро пошла к двери.
Лицо сурово, как у палача, отходящего от плахи в Зеленой башне.
— Мама! — хрипло позвала Анна.
Не оглянулась, не остановилась. Молча вышла из комнаты, закрыла за собой дверь.
„Это конец, — подумала я, — Анне конец“.
— Я не виновата, — повторила Анна.
Я вспомнила о ведьминском зелье, о ночи, когда она лежала в тайной комнате в золотой маске, похожей на птичий клюв. Подумала о путешествии к вратам ада и обратно, чтобы добыть этого ребенка для Англии.
— Я отправляюсь к королю, — объявила повитуха.
В один миг я преградила ей путь к двери.
— Зачем огорчать его величество? Ему ни к чему знать подробности, это наши женские секреты. Пусть все останется между нами, ты заслужишь благодарность королевы и мою тоже. Тебе хорошо заплатят за сегодняшнюю работу и за благоразумие. Я за этим прослежу, обещаю.
Она на меня даже не взглянула. Держала ужасный сверток, этот кошмар, завернутый в пеленки. На один страшный миг мне показалось — он шевелится, маленькая ручка с ободранной кожей отодвигает пеленку. Повитуха сунула ребенка мне под нос, я отшатнулась, она успела открыть дверь, но я вцепилась ей в руку:
— Клянусь, к королю ты не пойдешь!
— Разве вы не знаете? — Она говорила почти с жалостью. — Я же у него на службе. Он приставил меня к королеве — слушать и наблюдать. Еще с тех пор, как у нее первый раз не было месячных.
— Зачем?
— Потому что подозревал ее.
Голова закружилась, я положила руку на стену, чтобы не упасть.
— Подозревал? В чем?
Она пожала плечами.
— Что-то с ней неладно, раз она не может выносить ребенка. — Она показала на мягкий комок тряпья. — Теперь он узнает.
Я облизнула пересохшие губы.
— Заплачу тебе, сколько захочешь, если унесешь это, а королю скажешь — она потеряла ребенка, но сможет зачать другого. Заплачу вдвое больше, чем он. Я Болейн, у нас есть и богатство и влияние. Будешь служить Говардам до самой смерти.
— Я исполню свой долг, — возразила повитуха. — Я так поступаю, потому что еще молоденькой девушкой дала торжественный обет Деве Марии никогда не изменять своей цели.
— Какая цель, какой долг? — Я ничего не понимала. — О чем ты вообще говоришь?
— Охота на ведьм, — ответила она просто.
Выскользнула за дверь с дьявольским младенцем в руках и исчезла.
Закрыла за ней дверь, задвинула засов. Решила никого не пускать в комнату, пока все тут не уберу, а сестра не будет готова бороться за свою жизнь.
— Что она сказала? — раздался голос Анны.
Белая, восковая кожа, стеклянные глаза. Она была где-то далеко от этой душной спальни, от надвигающейся опасности.
— Ничего особенного.
— Что она сказала?
— Ничего. Почему ты не спишь?
— Никогда не поверю. — Голос ровный, словно она не со мной говорит, словно она на допросе. — Вы не заставите меня поверить. Я же не темная крестьянка, чтобы рыдать над реликвией, которая на самом деле щепка, вымазанная свиной кровью. Меня не заставишь свернуть с пути дурацкими страхами. Я умею думать и действовать, я изменю мир по своему желанию.
— Анна, что ты говоришь?
— Меня не запугаешь! — уверенно повторила она.