— Одного у вас, Болейнов, не отнять — безрассудной храбрости. Если бы вы были лошадьми, лучше бы не найти — возьмете любое препятствие. Но с женщинами вашей породы уживаться нелегко, ох как нелегко.
Я наняла лодку до Гринвича — взять платья для королевы, белье для Екатерины. Уильям, Генрих и малышка остались в домике неподалеку от Тауэра. Уильям ни за что не хотел отпускать меня одну, я тоже страшно боялась ехать во дворец, прямо в сердце опасности, но уж лучше так, зато я знаю, мой сыночек — драгоценный, редкий товар, королевский сынок — упрятан подальше от их взглядов. Я обещала управиться за пару часов и нигде не задерживаться.
Попасть к себе комнату нетрудно, но покои королевы опечатаны печатью Тайного совета. Сначала думала найти дядюшку, попросить его, вдруг смогу взять ее платья, но потом решила — неосторожно привлекать внимание ко второй сестре Болейн, когда первая заперта неизвестно за что в Тауэре. Связала в узел пару своих платьев — Анне сгодятся, выскользнула из комнаты, но на пороге столкнулась с Мадж Шелтон.
— Боже милостивый, я думала, тебя взяли под стражу.
— За что?
— А за что всех остальных арестовали? Ты исчезла. Конечно, я решила, ты в Тауэре. Тебя допрашивали?
— Меня никто не арестовывал. Я уехала в Лондон, чтобы быть поближе к дочери. Она с Анной, ей же нужны придворные дамы. Обе в Тауэре. Я приехала за бельем.
Мадж рухнула в кресло, разрыдалась. Я оглядела пустой коридор, переложила сверток из одной руки в другую.
— Мадж, мне пора идти. В чем дело?
— О Боже, я думала, тебя взяли под стражу и скоро придут за мной.
— За что?
— Представляешь, нас словно медведям на растерзание бросили. Меня все утро допрашивали, пытались что-то выяснить. Что я слышала да что видела? Каждое слово выворачивают наизнанку, у них получается — мы просто шлюхи какие-то из публичного дома. Я в жизни ничего плохого не делала. И ты тоже. А им подавай все про всех, каждую мелочь, время, место. Я просто от стыда сгорала.
— Тебя допрашивали в Тайном совете? — Я все никак не могла взять в толк.
— Всех, всех придворных дам королевы, служанок, слуг. Всех, кто хоть раз танцевал в ее покоях. Они бы и Пурки допросили, если бы бедная собачка раньше не издохла.
— И что они спрашивали?
— Кто с кем комнаты делил, кому что обещали. Кто подарки получал. Кто к заутрене не являлся. Все-все. Кто признавался в любви королеве, кто ей стихи писал. Какие песни пели. Кому она особенно благоволила. И так без конца.
— И что им отвечали?
— Сначала мы вообще ничего не говорили, — горячилась Мадж. — Кто бы сомневался. Мы про свои тайны не болтаем и чужих знать не знаем. Но они выудят одно от этой, другое от той, а потом припрут тебя к стенке, начнут опять спрашивать, а это ты знаешь, да вот еще то. Дядюшка Говард глядит на тебя, будто ты последняя шлюха, а герцог Суффолк такой добрый, что поневоле начнешь ему отвечать, и через пять минут понимаешь, рассказала им все, что хотела держать в секрете.
Она снова разрыдалась, утирая глаза кружевным платком. Взглянула на меня:
— Уходи побыстрее. Увидят тебя здесь — примутся допрашивать. Они одно хотят знать, что вы с Георгом да королевой делали, где по ночам бывали.
Я кивнула, подхватила узел с одеждой, она прокричала вслед словно школьник, пытающийся доказать, что не выдал товарищей:
— Если вдруг увидишь Генриха Норриса, скажи, я старалась ничего не говорить. Они меня в ловушку загнали, я им рассказала, что однажды мы с королевой играли в карты на то, кто его поцелует. Но больше я ничего не сказала. Только то, что они и так уже знали от Джейн.
Даже имя жены Георга, этой твари ядовитой, меня не остановило, хотелось поскорее выскочить из дворца. Я схватила Мадж за руку, потащила за собой вниз по ступеням, в открытую дверь.
— Джейн Паркер?
— Она там пробыла дольше всех, исписала целый лист и подписалась. После этого нас всех снова вызвали, спрашивали про Георга. Только про Георга и королеву, как они пили вместе, как часто вы с братом с ней были, оставляла ли ты их вдвоем.
— Джейн уж на него наговорит, не задумается.
— Она потом хвасталась — сил нет. А эта сеймуровская штучка уехала, будет жить пока с семейством Кэрью в Суррее, пусть там изжарится от жары, пока нас тут таскают на допросы и мучают поодиночке, — закончила Мадж с рыданием. Я остановилась, поцеловала кузину в щеку.
— Можно я с тобой поеду? — убитым голосом спросила она.
— Нет. Лучше уезжай к герцогине в Ламбет, она тебя приютит. И не говори никому, что меня видела.
— Я попытаюсь, — честный ответ. — Но ты просто не знаешь, каково, когда они из тебя все жилы вытягивают, спрашивают одно и то же по сто раз.
Я кивнула и ушла, а она осталась стоять на ступеньках, красивая девчонка, попавшая к самому роскошному и элегантному двору в Европе, все успела, даже короля сумела соблазнить, и вот жизнь рушится, разваливается на куски, короля гложат черные подозрения. Теперь она узнала — ни одной женщине, будь ты даже задорной и хорошенькой, очаровательной и жизнерадостной, в этом мире себя не уберечь.
Я отнесла Екатерине белье, сказала, что платьев королеве не привезла. В подробные объяснения решила не вдаваться — незачем привлекать внимание ни к моей особе, ни к нашему скромному жилищу у стен францисканского монастыря. Не упомянула я и о новостях, услышанных от лодочника, — арестован сэр Томас Уайетт, старый воздыхатель Анны, много лет назад состязавшийся с королем за ее благосклонность — давным-давно, когда мы только тем и занимались, что играли в любовь. Еще один завсегдатай приемной королевы, сэр Ричард Пэйдж, тоже взят под стражу.